Когда я жил в Москве в 80-90-х годах, мне лично пришлось общаться с правнуком величайшего русского поэта по мужской линии – Григорием Григорьевичем ПУШКИНЫМ. Григорий Григорьевич перед войной работал в угрозыске Москвы. С самого начала Великой Отечественной и далее в период битвы за Москву он выполнял ответственные задания на её ближних подступах и до самого завершения боев состоял в одном из партизанских отрядов Подмосковья. Как он мне рассказывал, его личная жизнь в первом браке не сложилась. Эвакуировавшаяся из Москвы в Ульяновск, первая его жена вскоре там вышла вторично замуж. От брака с этой женщиной у него было двое детей, один из которых – сын – рано ушёл из жизни.
Я часто вспоминаю Григория Пушкина, этого ничем не отличавшегося на первый взгляд от других ветеранов войны человека с добрым, тихим характером, из скромности редко заговаривавшего о своем происхождении.
И вот однажды я у него спросил: «Григорий Григорьевич, читал, что вы были партизаном в Подмосковье. Расскажите, пожалуйста, какие случаи в вашей партизанской жизни больше всего вам запомнились и почему?»
И он начал рассказ...
«Честно говоря, не люблю вспоминать те годы. Ведь до войны я работал на Петровке, 38 в Октябрьском районе города Москвы, а это значит, ловил жуликов, бандитов. Нечисти и тогда хватало. Известно: из работников НКВД обычно формировались наиболее активные партизанские отряды, диверсионные и разведывательные группы.
Я записался в партизаны добровольно сразу в начале войны, а потом был отправлен на фронт.
30 сентября 1941 года наш отряд близ станции Дорохово освободил более двухсот советских девушек, захваченных немцами для отправки в Германию. Партизаны разделились на группы, чтобы было легче сопровождать бывших пленниц. Выбрались мы к своим лесными тропами, совершенно голодные из-за отсутствия продуктов.
Девушки, будучи истощёнными, буквально валились с ног. И тут, на счастье, подвернулся нам один немец. Он на бричке вёз коробки с галетами и бутылки со шнапсом для своих. Ездок был явно навеселе и не сразу понял, что попал к русским в плен. Когда пришёл в себя, начал говорить, что не желает России зла, и что до войны учился в Берлине, где изучал Пушкина и даже читал «Евгения Онегина».
И тут партизаны, весело хохоча, заявили немцу, что в плен его взял никто иной как Пушкин. Только правнук поэта, а не он сам.
Немец долго отказывался верить, так как думал, что всех потомков поэта как дворян давно расстреляли или сослали в Сибирь».
А как закончилась вся эта история, мой собеседник рассказал тут же, вспоминая события 1965 года.
«Меня пригласили, - говорил он, - в дом литераторов на торжественное собрание, где присутствовали и иностранные гости.
Один из них попросил переводчика помочь ему отыскать в СССР правнука А.С. Пушкина. А тот тут же указал ему прямо на меня, сидевшего в зале почти рядом с самим гостем. Этот немец оказался сыном того самого немецкого солдата Карла Мюллера, пленённого нами в 1941 году под Дороховым, который назвался любителем творчества великого русского поэта, моего прадеда.
Вот такой казус в жизни мог случиться».
«Скажите, Григорий Григорьевич, - обратился я, - а сколько потомков Пушкина, по-вашему, сейчас живет в мире?».
- «Да так – был ответ – примерно более двухсот! Некоторые из них составляют уже седьмое поколение. Жизнь, знаете ли, идёт... А вот по мужской линии осталось лишь двое: я и Александр Александрович Пушкин, праправнук поэта, живущий в Брюсселе. У него, к сожалению, детей нет. А мой сын умер в 1992 году».
Итак... в моей московской квартире сидел последний потомок величайшего русского поэта А.С. Пушкина. Такое в жизни случается не часто.
| МОЛ, № 5 , 2007 |